«Прорицания и воспоминания»

Да, это типа фанфик по Старшей Эдде. Ну а что я, рыжий, что ли? На них половина современного фэнтези стоит...
Необходимое пояснение - Михаил Иванович Стеблин-Каменский полагал, что Гулльвейг и вёльва могут быть одним и тем же персонажем. Идея кажется мне спорной с точки зрения религиоведения и фольклористики, но очень богатой в смысле сюжетного потенциала. Собственно, вот что я с этим потенциалом сумел сделать...

В высокий, сложенный из массивных, прокопчённых брёвен чертог вошла статная женщина...В высокий, сложенный из массивных, прокопчённых брёвен чертог вошла статная женщина. Шею её обрамляли золотые гривны, на груди тяжело лежали золотые ожерелья, на запястьях и лодыжках позвякивали ряды золотых браслетов, золотой венец стягивал белое покрывало на пышных золотистых волосах. И столь же белоснежное платье не могло скрыть от взглядов полные груди, крутые бёдра, стройное, ладное тело, тоже будто бы отлитое из белого золота.

Она ступала по тёмным отполированным доскам пола, оглядываясь вокруг. Рог Хеймдалля, похоже, уже предупредил асов о скором появлении гостьи, и шумный пир прервался к её приходу. Вот угрюмо оглядывает пришелицу могучий, закованный в броню муж, на месте правого локтя которого бугрится лишь уродливый шрам, - Тюр. Вот, оценивающе прищурившись, кривит тонкие губы в улыбке огненно-рыжий Локи. Вот седой от инея Хёд вертит головой с пустыми глазницами, пытаясь по звону и шагам признать гостью. Вот могучий рыжебородый Тор - одну руку он самодовольно положил на свой громадный молот, другой столь же хвастливо приобнял супругу - и, однако, не сводит с пришелицы сального взгляда. И супруга его, прекрасная Сиф, чьи волосы - настоящее золото; они с гостьей обмениваются ревнивыми взглядами. А вот другая - дородная госпожа, не сводящая взгляда с веретена в руках, вот только и без того чувствуется, что она готова незванной в дом девице горло этим веретеном проткнуть - ясно, Фригг. А по левую руку от неё, в центре зала, на возвышенном сидении - величественный старец, опирающийся на копьё. И выражение его единственного глаза гостья прочитать не смогла.

Пришелица поклонилась, и её ожерелья издали мелодичный звон, а то, что под ними, и что мужчине мило не меньше золота, призывно колыхнулось.

- Я Гулльвейг из ванов, о досточтимые асы, - произнесла она голосом столь же мелодичным, как и звяканье её украшений. - Незваной я явилась на ваш пир, но явилась послом доброй воли. Ванахейм посылает деву Гулльвейг Асгарду, чтоб она возвеселила сердца величайших из богов и исполнила любые их желания.

Гулльвейг не поднимала головы, всё так же почтительно кланяясь собравшимся, однако она почувствовала, как ярче загорелись глаза Тора, уже не замечающего гневного взгляда жены, как длинный красноватый язык скользнул по губам Локи, как мрачным огонь заблистал во взоре Тюра, как заулыбались, как начали переглядываться асы...

Издавна мужи убивают друг друга из-за золота и женщин. Так есть ли лучший способ погубить оружных воинов, чем поставить среди них прекрасную деву, покрытую драгоценностями? Ваны миролюбивы, а асы воинственны, - отчего же не позволить им самим перебить друг друга, коль скоро это ремесло им так любо?

Гулльвейг медленно распрямилась, давая всем рассмотреть свои стати, а равно и блеск золота в отсветах жарко пылающего очага. И когда она подняла взор, Тор уже стоял рядом, на две головы возвышаясь над ней, обдавая терпким запахом мужчины и воина, а ещё - грозы. Довольная улыбка едва угадывалась сквозь пышную рыжую бороду, а вот огромная ладонь бесцеремонно обхватила запястье Гулльвейг, разом ухватив и горсть браслетов, и её руку. Женщина почувствовала, как золото украшений мнётся под могучими пальцами.

- Так говоришь, любые желания? - пророкотал Тор подобно весеннему грому. - Что ж, пожалуй...

Однако в этот момент между ним и Гулльвейг встал Тюр. В глазах воина из воинов была опасность, а левая ладонь его лежала на рукояти Черу, прекраснейшего из мечей.

- Если я не ослышался, - отчеканил он стальным голосом, - это дар всем асам. Разве Тор - наш царь? И даже если б так, разве имел бы он право захватывать принадлежащее всему Асгарду? Или ты думаешь, брат, что твоей наглости никто не решится противостоять?

Два воинственных бога вперили друг в друга исполненные ярости взгляды, а Гулльвейг тем временем осторожно выпростала руку из огромного кулака Тора и, всё позвякивая золотом, отступила назад... чтоб попасть в цепкие объятия чьих-то длинных рук.

- Только послушайте их! - воскликнул Локи насмешливо, скользя ладонями по полным грудям посланницы, чтоб стянуть с них особенно тяжёлое и блестящее ожерелье. - Один - безрукий калека, которому не на что надеть эти браслеты и нечем обнять эту женщину, другой - давно женат и должен бы из сокровищ удовольствоваться золочёным париком благоверной!

Мгновенно оба яростных взора обратились на рыжего болтуна. Прочие асы, до того нестройно принимавшие сторону одного или другого из ссорящихся богов, теперь с трудом подавили смешки.

- А тебе что, надоели великанши и жеребцы, Локи, что ты смотришь теперь на нормальных женщин? - пророкотал Тор, и Мьёльнир в его руке опасно закачался.

- Тор, ты и вправду женат! Не забывай этого! - в то же мгновение хором с мужем выпалила разъярённая Сиф, вскакивая. - А если Локи ещё раз упомянет мои волосы таким образом, клянусь, ему придётся выпрашивать у карликов новый язык! Посмотрим, как он с этим управится!..

Тут все заголосили разом, пререкаясь одновременно со всеми вокруг и никого не слушая. Асы повскакивали со своих мест, и даже Хёд, роняя на пол кружки и блюда, начал вслепую нашаривать источник раздора. Многие потянулись к оружию, Черу уже наполовину покинул ножны, а Мьёльнир с грозным рокотом раскручивался над головой бога грома... Гулльвейг же, которой каждый хотел завладеть, но которую каждый также не давал в руки соперникам, скользила между спорящими, избегая алчных рук, не попадаясь на пути свистящего в воздухе оружия, а лишь продолжая призывно и дразняще позвякивать золотом, чтоб соперничество не остывало, чтоб жадность, зависть и гнев вскипали всё пуще...

- Стойте! - разнёсся вдруг по чертогу чистый и глубокий голос, перекрывший и гудение молота Тора, и лязг извлекаемых мечей, и всеобщие нестройные крики. Все замерли, даже Гулльвейг, не ожидавшая более никаких препятствий и оттого ошарашенная.

Один поднялся с места и зашагал к гостье. Один не сводил с неё своего единственного глаза, и в его ледяной голубизне Гулльвейг не нашла ни похоти, ни алчности. Отец богов был слишком мудр для её уловок, но золотая посланница ванов поняла это слишком поздно.

- Разве вы не видите, кто это? - холодно произнёс Один, указывая на Гулльвейг своим знаменитым копьём, вызывающим трепет в девяти мирах. - Это же Хейд, ведьма, затуманивающая разум! Посланница доброй воли? Лучше скажи - погубительница и посланница обмана! Ты явилась с дарами? Что ж, вот ответный подарок владыки Асгарда, достойный тебя!

И в одно мгновение, под рык своих волков и грай своих воронов, Один метнул Гунгнир. Копьё, не знающее промаха, быстрее мысли преодолело расстояние от одного конца пиршественного чертога до другого, с треском проломило грудную клетку гостьи и на две трети вышло из её спины.

Гулльвейг, которая была Хейд, начала падать на спину, но копьё упёрлось в пол, и она застыла, откинувшись назад, насаженная на него, как кабан на вертел. Она попыталась закричать, но почувствовала, как горячая кровь булькает, заполняя лёгкие, и вместо стона из её рта вырвался багряный поток, заливший искажённое мукой лицо и белое платье. Она с трудом подняла глаза - и встретила полные ненависти и радостной жестокости взгляды. Вся ярость, что Гулльвейг так усердно разжигала, теперь была направлена на неё. "Ошиблись с самого начала, - подумала она. - Как бы ни любили асы женщин и золото, есть то, что любо им несравненно больше. Убийство".

А затем раздался всеобщий крик боевого ликования, и взлетели копья.

Одно острие пронзило ей печень и вышло наружу, ломая позвоночник, другое прободало прекрасное белое бедро, третье вошло под шею, на выходе выламывая правую лопатку... Отчаянный стон вместе с новыми струями крови всё же вылетел изо рта посланницы ванов, когда на неё обрушилась эта невыносимая боль. И это было лишь начало.

Её стряхнули с копий, как мелкую рыбёшку с остроги, и Хейд, прозывавшаяся Гулльвейг, валялась на полу в луже собственной крови. Мьёльнир с грохотом опустился на её правую руку, и дева задохнулась от боли, когда бесчисленные белёсые осколки кости пронзили изнутри смятую ударом плоть. Сиф с воплем вцепилась ей в волосы и одним движением вырвала большой клок - вместе с кожей. Кто-то вогнал меч ей в живот - кажется, не Тюр, но было ли это важно?.. Один из волков Одина слизывал кровь с досок, а другой, деловито ворча, принялся грызть её ступню. Кто-то, надев на кулак браслеты, слетевшие с её рук, с размаху ударил Гулльвейг по лицу - по полу разлетелись блестящие осколки зубов. Хёг, вслепую нащупав её руку, принялся выламывать пальцы, хрустящие, как шаги по насту. Кто-то ещё, раздвинув бессильные окровавленные ноги женщины, брал её яростно и резко, ничуть не заботясь о том, что при каждом движении из раны на её животе всё более вываливаются синеватые змеи кишок. Хейд, назвавшая себя Гулльвейг, успела рассмотреть немигающий взгляд и похотливую улыбку Локи, наблюдавшего за этой сценой, привычного лишь производить чудовищ от совокуплений с чудовищами, - а потом Фригг выколола её левый глаз веретеном, уподобив ведьму собственному мужу, и более Гулльвейг этого не видела.

Вдруг женщину снова подняли на копья и куда-то повлекли. Она бессильно шевелила рассечёнными губами, моля о скорой смерти. Ваны, как и асы, смертны, ибо во всех девяти мирах нет ничего вечного и неуничтожимого... Но боги умирают долго.

А потом тело, бывшее прекрасной девой ещё минуту назад, швырнули в пылающий очаг.

Когда огненные языки лизнули разверстые раны, и её кровь зашипела, падая на уголья, Хейд всё же застонала, громко и отчаянно. Рванулась прочь из этой печи, отчаянно извиваясь - и Сиф пинком отправила полыхающее полено ей в лицо, затолкав обратно, засыпав пеплом её единственный ныне глаз. Чувствуя, как трещит от жара и обугливается её кожа, как остатки волос охватывает яркое пламя, Хейд, прозываемая Гулльвейг, извивалась на пылающих головнях. Ещё раз она попыталась подползти ближе к асам, лишь чтоб окровавленным искалеченным ртом молить их о милосердном убийстве - Локи, с волосами почти столь же огненными как и у неё, подмигнул очагу - и тот, заревев, окатил её огненными струями вновь.

Хейд, из которой выжгли Гулльвейг, ещё видела смебщиеся лица асов сквозь дым своей тлеющей плоти. Но вскоре её золотой венец расплавился от жара, и тяжкие жёлтые капли потекли со лба, оставляя дымящиеся дорожки, и упали в последний глаз колдуньи. И более она ничего не видела.

***

"Один, ты хочешь, чтоб я рассказала о прошлом всех сущих, о древнем, что помню?"

Она говорила, но под мёртвыми сомкнутыми веками не видела ни Имира, ни множества карликов, ни источника Урд. Она видела лишь высокий чертог, смеющиеся лица, летящее копьё.

"Помнит войну она первую в мире: Гулльвейг погибла, пронзенная копьями..."

Да, только это она и помнила, только это воспоминание на всё безвременье во владениях Хель. Безжалостная острота Гунгнира, бурлящая в лёгких кровь, Мьёльнир, с хрустом дробящий ей руку, улыбка Локи. Раз за разом.

"Трижды сожгли ее, трижды рожденную, и все же она доселе живет..."

Правда. Самые правдивые слова, что она произносит теперь перед этим мудры глупцом в синем плаще. Обладающая двумя сущностями и убитая трижды, в царстве Хель она не стала ни тенью Гулльвейг, ни тенью Хейд. Преобразилась в нечто новое и невиданное. Стала вёльвой.

И Один, узнавший в Гулльвейг Хейд, не узнал её теперь. Отец богов пришёл к ней за советом, отец богов выслушивал пророчества. У Одина мудрое и зоркое око, но только одно, и половины истины он не видит. Вёльва ничего не прорицала, ибо она не видела будущего - она видела лишь пылающий очаг, копья и смеющиеся лица асов, любящих убивать.

Что ж, она даст им повод. Столько поводов, сколько им будет угодно. "Довольно ли вам этого?"

Нет? Что ж, слушай, жадный до мудрости глупец Один, вёльва многое тебе расскажет. Этот рассказ томился на огне гнева и ненависти бесчисленные годы, и речь в нём пойдёт о гибели мира, никак не меньше. О смерти всех твоих детей, Один, и о твоей смерти.

Потому что если в прорицания верят - они имеют обыкновение сбываться.